У Риса была ушиблена рука, он заработал несколько ссадин и синяков, но состояние Эвана было явно хуже. У него была рассечена губа, подбит правый глаз, и» носа текла кровь.

— Возможно, нос сломан, — небрежно заметила монахиня.

Она решила, что на широком простом лице Эвана это, вероятно, будет мало заметно. Тем более, что в будущем на нем появятся гораздо более серьезные шрамы.

— Завтра явись к отцу Райяну и покайся, — приказала она ему.

Повернувшись к Рису, сестра Фрэнсис Роуз сделала ему знак своей палкой, приказывая следовать за ней. Придя в кабинет, она оглядела несчастного паренька, который переминался с ноги на ногу, будучи неуверенным, что его не выгонят из единственного в его жизни прибежища.

— Ты ведешь себя весьма непосредственно, Рис Дэвис. Все малыши буду подражать теперь тебе, а не Эвану. Пожалуй, это нехорошо, если ты будешь изучать грамоту вместе с мелюзгой. Думаю, что тебе не надо ходить в класс.

— Но мне же надо выучиться читать по-английски, — запротестовал Рис.

— Я научу тебя читать быстрее, чем учат в первом классе. А за это ты будешь присматривать за Эваном и прочими забияками. — Лицо невысокой монашки медленно расплылось в улыбке. — Но думаю, сначала надо преподать тебе парочку хороших советов, показать, как должны себя вести мужчины, — юный валлиец просто остолбенел, когда сестра Фрэнсис Роуз приняла левостороннюю боксерскую стойку — Так вот, паренек когда ты бьешь левой, то обычно перед нанесением удара опускаешь левую руку вниз Это открывает тебя для прямого удара правой. Дядя Син, Боже упокой его душу, тут же пробил бы твою защиту.

Образование в трущобах Нью-Йорка, так же, как и в районах угольных шахт Уэльса, было, главным образом, роскошью богачей. А Рису отчаянно хотелось разбогатеть. Умная монашка предложила ему такую возможность, и он ухватился за нее, как утопающий за соломинку.

Он зачитывался до глубокой ночи, открывая для себя совершенно новый мир необыкновенных людей, от Юлия Цезаря до Святого Франциска Ассизского, от Христофбра Колумба до Джорджа Вашингтона. Но больше всего ему нравились рассказы о Западе, о золотых россыпях. Сестра Фрэнсис Роуз подогревала его пыл, и он мечтал окунуться в чистые просторы Скалистых гор. Она рассказывала ему истории и читала письма своего усопшего брата Рори, который разбогател во время золотой лихорадки в Колорадо в 1859 году и свое состояние завещал приюту Святого Винсента.

Однажды юный валлиец сидел, глядя на мрачные очертания Нью-Йорка, на шпили отдаленных церквей и ветхие жилые дома, а Фрэнсис Роуз наблюдала за ним из дверей своего кабинета — Опять мечтаешь о золотой кубышке, не так ли? — спросила она Рис повернулся и некоторое время задумчиво смотрел на нее.

— Нет, я думаю только о том, насколько грязен город здесь и как он чист в зажиточных районах. Сегодня утром я доставлял вещи мистеру Кавардишу, в дом Астор на углу Пятой авеню и 34-й улицы. Меня попросили внести коробки в дом. В коробках были стеклянные безделушки. Я отнес их в буфетную с хрусталем. Вот это буфетная! Да она больше нашей кухни! И там одни только горки для посуды… от пола до потолка… А в них столько прелестных вещей… даже сосуд резного стекла таких размеров, что в нем можно утонуть! Потом вошла одна из дочерей миссис Астор. Она была одета в бледно-голубое шелковое платье, сестра! Представляете, с утра — в шелках!

— А тебе пришлось везти тележку по авеню сюда, — мягко добавила монахиня. — Рис, она такая же красивая, как Тара?

На его лице отразилось замешательство, потом он усмехнулся.

— Пожалуй, даже красивее. Боже, я так давно не видел Тару!.. — он пожал плечами. — Она, наверное, давно вышла замуж. Тара на целый год старше меня, она единственная наследница.

— Похоже, ты отказался от своей мечты вернуться в Уэльс. А как обстоит дело с другими мечтами, Рис?

В последние месяцы он брался за работу за пределами сиротского приюта, и сестра Фрэнсис Роуз почувствовала в нем какую-то неусидчивость и неугомонность. Наступило время отпустить юношу, но ей было грустно расставаться с ним.

Он улыбнулся и пролил бальзам на ее душу.

— Я мечтаю о многом, и большинство моих грез рождено вами.

— В Уэльсе должен появиться еще один Бларни Стоун, это ты, юный мошенник.

Монахиня села за небольшой столик, накрытый потертой полотняной скатертью цвета слоновой кости. Она ловко перебирала и тасовала колоду карт.

— Расскажи мне о своих планах, пока я раскладываю карты, — попросила она.

— Вы всегда у меня выигрываете, — сказал он, словно удивившись, что его компаньонка по игре стареет.

Она причмокнула, когда сдавала по второй карте в игре в «петушка»: двойку ему, королеву — себе.

— Разве есть лучший способ научить математике невежественного юношу вроде тебя? Посмотри, сколь многому ты научился. А теперь внимание — мой ход. Если я выиграю, то завтра ты пойдешь на мессу, а сегодня исповедуешься у отца Райяна.

— Заметано, — согласился он, сделав широкий жест рукой.

— Насколько я понимаю, тебе есть в чем покаяться перед хорошим исповедником, особенно в отношении этой потаскушки Макгрегор из таверны, что на склоне холма, не так ли?

— Просто по-дружески попили пива, — уклончиво ответил он.

Она недоверчиво фыркнула. За последний год Рис очень изменился, он уже не боготворил прекрасных дам издалека. Городские барышни, симпатичные, молодые и не очень строгие, нашли красивого валлийца удивительно привлекательным. Но никто из них не завлек его в капкан женитьбы!

Монахиня посмотрела на него проницательными серыми глазами и сказала:

— Надеюсь, ты исповедуешься отцу Райяну о «дружеском питье пива».

— Только если у вас окажется еще одна дама, — ответил он с ухмылкой, глядя на брошенную на стол карту.

— В этой колоде больше настоящих дам, чем среди особ, за которыми ты приударял в последнее время. Сестра Фрэнсис Роуз раздала по третьей карте: пока что у них была ничья. Ей пришла шестерка. При таком раскладе дама не поможет… Рис был прирожденным игроком, как и ее любимый родитель: тот же изворотливый ум, то же невозмутимое выражение лица во время игры. Если бы только он, как и ее отец, проникся любовью к церкви! Но со дня крещения религиозность Риса сводилась сначала к тому, чтобы выполнять нужные обряды, а позже — чтобы доставлять ей удовольствие. Она благосклонно примирилась с этим, моля Святого Иуду, который делает возможным невозможное, о том, чтобы в душе юноши пробудилась религиозность. Теперь, когда она почувствовала, что подходит время их расставания, монахиня поняла, что не властна над его духовной жизнью.

Пожав плечами, она сняла четвертую карту. Рис вытянул валета, к двойке присоединил тройку. Она вытянула еще одну шестерку и увеличила ставку. Он спокойно дожидался последней карты. Сдерживая чувство торжества, она смотрела на свою последнюю карту — пиковая дама! Две дамы. Она подняла ставку.

Сестра Фрэнсис Роуз решила, что если Святой Иуда окажется слишком занят во время поездки Риса на Запад, то ему на смену придет Святой Христофор, покровитель путников.

А если помощь не придет и от этого святого, — кисло усмехнувшись, подумала монахиня, — тогда дьявол не упустит своего случая!

Глава 2

Старлайт, Колорадо, 1879 год

Виктория Лафтон радовалась приезду домой. Ее глаза мягкого бирюзового цвета отдыхали, глядя на знакомую обстановку спальни. После года обучения в Сент-Луисе, в академии мисс Джефферсон, где она спала в одной комнате с тремя другими девушками, такое уединение было сущим наслаждением. Она провела рукой по накрахмаленным кружевным краям салфетки на ночном столике, потом взбила шелковую голубую подушку, лежавшую на кровати. Вся обстановка комнаты была чрезвычайно женственной и изящной, под стать самой девушке, светловолосой, с точеной фигуркой и неярким румянцем на щеках. Черты ее были удивительно определенными для столь юного возраста, на лице лежал отпечаток аристократизма, но в то же время в нем чувствовалась внутренняя сила. Когда что-то делалось не так, как хотелось ей, у рта залегали капризные складки.